к хозяину самые нежные чувства, умела себя вести и была послушной; при этом она должна быть активной и энергичной, дружелюбной, в том числе к посторонним, — не говоря уже об уме и чистоплотности. Кроме того, собака должна уметь мириться с одиночеством и не допускать проявлений агрессивности.

Именно такой видят хозяева «идеальную» собаку, то есть собаку, которая ведет себя как хорошо воспитанный человек. «Настоящие» собаки — то есть те, что ведут себя именно как собаки, — не вызывают у хозяев столь горячей любви.

Исследование Серпелла позволяет разобраться в сложном и часто уязвимом положении собак в современной Америке. Пока они соответствуют нашими завышенным ожиданиям, — то есть, любят нас бескорыстно и не угрожают нам и нашим друзьям, — мы готовы любить их в ответ. Другое дело, если они не выполняют этих требований. Но это все равно, что сказать своему ребенку: «Я буду любить тебя и заботиться о тебе, пока ты чисто вымыт, приветлив, воспитан, хорошо учишься и забиваешь голы на футбольных матчах. Но если ты будешь себя плохо вести и создавать нам проблемы, мы отдадим тебя в другую семью».

Серпелл приводит данные опроса, проведенного в 1984 году среди людей, сдавших собак в приюты. «Поведенческие проблемы» стоят на втором месте среди причин, которые приводят владельцы, решившие расстаться со своими подопечными.

Это может показаться нелепым, особенно с учетом того факта, что владельцы чрезвычайно редко обращаются к услугам профессионального дрессировщика — в соответствии с данными одной ветеринарной ассоциации, количество таких людей составляет менее 5 процентов от общего числа собаководов. Люди хотят, чтобы их собаки вели себя «идеально», но не желают тратить время и деньги (разумеется, они могут обучать своих собак самостоятельно и совершенно бесплатно) на то, чтобы научить их себя вести.

Мы должны все-таки осознать меру собственной ответственности и не забывать о том, что собаки отличаются от людей, а между нашим и их собственным представлением о благополучии огромная пропасть. Любая беспечность грозит бедой, — и собакам, и самим хозяевам, и их ближайшему окружению.

Прогуливаясь по Монтклеру, я замечал, как быстро растет пугающий арсенал средств, с помощью которых человек пытается приблизить собак к созданному им идеалу. Чего здесь только нет — от удавок и строгих ошейников до элекрошокеров, электрической изгороди и приспособлений, разбрызгивающих вонючие химикалии в глаза, когда собака начинает лаять. Представители зооиндустрии, очевидно, предполагают, что большинство людей не хочет или не умеет воспитывать своих собак, но экономить на подобных средствах не станет.

Никто не удивится, увидев человека, который криком кричит на свою собаку, бесконечно повторяет одну и ту же команду, дергает за поводок. Такие напряженные моменты, возникающие даже у любящих хозяев, нередко оставляют горький осадок. Однако в этих случаях достаточно вспомнить известную истину: собаки не похожи на нас. Они не похожи на наших детей. Их мозг устроен по-другому.

Они не являются членами нашей семьи в буквальном смысле этого слова. Они — животные, хотя порой и становятся смыслом нашей жизни. Мы будем правы, сравнивая их с Луной, а не с Солнцем: это они вращаются вокруг нас, а не наоборот.

Собаки обладают массой достоинств, но особых, отличных от наших. Забывая об этом, о тех сложных чувствах и опыте, которые человек привносит в отношения с питомцем, мы обрекаем и себя и собак на серьезные неприятности.

Едва ли можно рассчитывать на то, что американцы согласятся поддержать дебаты, посвященные собачьим вопросам. В наши дни перед национальной политикой стоят куда более важные задачи. Единственное, что нам остается — завести себе хотя бы одну собаку, чтобы как можно больше узнать о ней и о себе, о наших побуждениях и потребностях, чтобы сделать все возможное для этой единственной собаки.

В Догвилле я понял, что мы относимся к нашим собакам точно так же, как в свое время другие относились к нам самим. Мы переносим на них свои самые сокровенные чувства, стремления, все наши страхи, неуверенность в себе, желание подчинить себе любимое существо. Наш опыт сосуществования строится на всем хорошем и плохом, что скрыто в тайниках нашей души, и эти отношения выявляют хорошее и плохое в нас самих.

Через три дня после окончания Шотландского фестиваля мы с Гомером и Девоном, как и обещали, прибыли на окраину Истона, штат Пенсильвания. Целью нашего путешествия был небольшой двухэтажный деревянный дом, в котором жили обучающиеся в местной школе дети-инвалиды.

В разное время здесь проживало от шести до двенадцати детей, водитель, медицинский персонал. Периодически их навещал опытный социальный работник. Учителя, жившие отдельно, уезжали после окончания рабочего дня. Такая организация дела позволяла обитателям этого дома не чувствовать себя пациентами больницы — они могли свободно выходить, делать покупки в магазинах и иногда подрабатывать в общине.

Дом выглядел обжитым, зато окружающий пейзаж производил гнетущее впечатление, — вокруг простирались заброшенные пустыри, по соседству располагалось несколько обшарпанных магазинчиков и какая-то фабрика.

В этом доме и жил Джои. Родители были вынуждены поместить его сюда, поскольку он подрос и стал слишком силен, чтобы они могли справиться с ним собственными силами. Сюда он вернулся после знакомства с Девоном.

Я захватил с собой и Гомера. Откровенно говоря, я всегда считал его более общительным, с ним не приходилось опасаться неожиданностей при встречах с детьми и посторонними, — он проявлял неизменное дружелюбие по отношению к любому живому существу за исключением овец.

В ожидании нашего приезда Чарлин собрала целую кипу рисунков и поделок Джои — все они были посвящены Девону. Она сказала, что знакомство с собакой оказало на мальчика самый неожиданный эффект, вызвав у него невиданное желание общения, вылившееся в поток рисунков и сочинений. Раньше с ним не случалось ничего подобного. Она позвонила его родителям и поделилась с ними этой новостью. Они тоже очень разволновались и выразили надежду на то, что эта встреча не станет последней и Девон сможет регулярно навещать Джои. Разумеется, никто из нас не был уверен в успехе. Впрочем, что может порадовать истинного собаковода больше, чем возможность помочь такому ребенку, как Джои?

Джои ждал нас во дворе. Следуя за Чарлин, мы прошли через дом, наткнувшись по дороге на группу воспитанников, которые при виде собаки тотчас же принялись кричать и хлопать в ладоши. Гомер в ужасе прижал уши.

Нужно было успокоить его и уговорить не обращать внимания на шум и крики, но, разумеется, не в такой обстановке. Поэтому мы вернулись к моему грузовику, и я посадил Гомера на заднее сиденье, а сам вернулся обратно вместе с Девоном. Шум нервировал и его, но не так сильно, как Гомера.

Джои, которого предупредили о нашем приезде, был одет точно так же, как в день нашего знакомства (минус бейсболка) и держал в руках кружку-непроливайку — обычно из таких поят младенцев. При виде Девона он громко завопил и рефлекторным движением бросил в него кружкой.

Кружка ударилась собаке в плечо. Девон подскочил и быстро отступил к двери, поглядывая на меня. Я сунул ему несколько кусочков вяленой говядины, надеясь, что угощение, как обычно, успокоит пса. Он расслабился и взглянул на Джои. Должно быть, он вспомнил мальчика, потому что его хвост неуверенно шевельнулся. Чарлин встала рядом с креслом Джои и напомнила ему о том, что он должен обращаться с Девоном осторожно, если не хочет, чтобы тот ушел.

— Де-он! Де-он! — закричал Джои. Девон подошел к его креслу и, вильнув хвостом, лизнул Джои руку. На этот раз он не стал вскакивать мальчику на колени, а сел на траву рядом с креслом, чтобы Джои мог дотянуться до него и погладить. Чарлин снова взяла мальчика за руку и показала ему, как это делается. Я выдал Девону очередную порцию лакомства и отошел к стулу, поставленному для меня в противоположном конце двора.

Меня поразило, что пес, отличавшийся крайней возбудимостью и редко отходивший от моей ноги, сидел как привязанный возле кресла ребенка-инвалида, неожиданно проникшегося к нему любовью. Казалось, эти двое общаются друг с другом каким-то неведомым мне способом. Через пару минут Джои успокоился, и его лицо осветилось лучезарной улыбкой. Девон лежал почти неподвижно, — я никогда не видел его таким спокойным и умиротворенным. Но в одном я уверен на сто процентов: пес понимал, что делает нечто важное, и был, судя по всему, увлечен этим ничуть не меньше, чем Гомер своими овцами.

Позднее Чарлин, тоже поразившаяся царившему между ними согласию, спросила меня, что, по моему мнению, думает в этой ситуации собака.

— Вам не кажется, что он понимает, как в нем нуждается Джои?

Мне очень хотелось бы иметь возможность подтвердить это предположение, и я с трудом удержался от искушения. Но я знал, что у Девона есть и собственные проблемы. Предыдущий хозяин готовил его к соревнованиям по послушанию и воспитывал очень жестко, однако Девон провалился на испытаниях, и его заменили, а потом и вовсе отослали прочь. Когда я взял его, он ходил за мной, как привязанный, и даже выпрыгивал в окно, если я уходил из дома.

Львиная доля работы, которую я провел с ним за последние два года, была сосредоточена на формировании в нем ощущения безопасности — в моем присутствии или без него. Он по-прежнему следил за мной с зоркостью ястреба, требовал внимания, оттеснял беднягу Гомера, когда я протягивал руку, чтобы его погладить, втискивался в постель между мной и моей супругой. При каждом удобном случае Девон охотно забывал об овцах, предпочитая постоять рядом со мной, чего не сделал бы на его месте ни один истинный бордер-колли.

А Джои звал его по имени, фокусировал на нем все свое внимание. Я подозревал, что Девон, которому так и не удалось окончательно победить свою чрезмерную потребность ощущать внимание к своей персоне, отвечал именно на это поведение мальчика.

Однако Чарлин уверяла, что я недооцениваю свою собаку. Он работает, когда общается с Джои. Девон представлялся ей некоей диснеевской собакой, героическим представителем семейства псовых, со всех ног примчавшимся на помощь больному ребенку.

Может быть, она была права, — об этом я размышлял всю обратную дорогу. Может быть, я склонен к излишней циничности в истолковании собачьего поведения. Впрочем, имеет ли значение, какими мотивами руководствовался Девон? Следовало принимать в расчет лишь то очевидно благотворное воздействие, которое он оказывал на Джои и, как мы рассчитывали, будет оказывать в обозримом будущем.

Самым поразительным казалось то, что Девон — моя собака, мой собственный источник бескорыстной любви, мой заветный друг (по версии Дороти Берлингхэм) — на моих же глазах сменил специальность. Он отказался от древнего искусства пастуха, которое, впрочем,