Сообщение: #269844
Ольга Княгиня » 26 Ноя 2017, 17:28
Хранитель

Легко ли быть папой. И. Гамаюнов

Сейчас у нее уже солидный исследовательский опыт: оторванная обложка книги, выковыренная затычка из надутого гуся (звук-"Пых!", изумленный вскрик) и наконец-настенный светильник.

Вадим Николаевич говорил что-то об ошибке в расчетах, а за дверью уже слышался тревожный писк, заглушаемый отчетливо звучащими словами: "Нет, Ксюша, не надо! Вот, смотри, какая интересная игрушка!"

Когда я положил трубку, в соседней комнате писк сменился громким ревом. (Удивительно, такое маленькое, почти невесомое существо и такой мощный басистый звук! Даже в комнате соседки бабы Глаши слышно.)

Вхожу. Вера Ивановна трясет давно уже надоевшей Ксеньке погремушкой у ее искаженного плачем лица, сердито приговаривая:

- Избаловали девчонку. Все ей позволяют!

Из ванной, бросив стирку, прибежала Валя. Пришел Максим Петрович, оторвавшись от разобранного до последнего винтика фотоаппарата.

- Разве можно так воспитывать?! - продолжала возмущаться Вера Ивановна. - Совсем не приучаете ее к слову "нельзя".

- И не надо пугать ее этим словом, глушить естественную любознательность, - разразился я очередной тирадой. - А то сейчас глушим, потом в школе удивляемся, почему у детей интереса к учебе нет.

Ксенька на руках у Вали отвлеклась: по щекам еще слезы не сбежали, а уже сосредоточенно теребит мамкин нос.

- Она же никого слушаться не будет.

- Вот и хорошо, пусть своим умом живет.

- Да нет у нее еще своего ума!

- И не будет, если без конца одергивать.

- А если волю дать - будет?! Она такое вам натворит...

Кого из нее хотите вырастить - вы подумали?

Мы, конечно, об этом подумали. И - давно. Б запальчивости я немедленно изложил нашу программу воспитания не потребителя, не приспособленца к обстоятельствам, а человека, способного исследовать обстоятельства и преобразовывать их... Словом -личность творческую!

- ...Чтобы витала в облаках, как и вы оба, - подвела черту нашей дискуссии Вера Ивановна, уходя из комнаты.

- Вы, главное, не горячитесь, - сказал Максим Петрович нам с Валей, подмигнул Ксеньке и пошел к своему фотоаппарату.

В дверях он столкнулся с бабой Глашей. Она, жмурясь в улыбке, тонким голоском запричитала.

- А я думала, уж не стряслось чего, такой крик. Ох, горластая девка растет, покою от нее ни ей самой, ни другим не будет.

Да сейчас все они нервные: в школу бегом, из школы бегом.

Куда торопятся? Вся жизнь еще впереди...

"Ну, положим, уже не вся, хоть и малая часть, но прожита, - подумалось мне тогда. - Шаг к самостоятельной жизни сделан".

Какой она у моей дочери будет?...

Запись 3-я

ФАКТ ЖИЗНИ

О медведе в берлоге,

играх всерьез

и пробуждении

самосознания

Это было неправдоподобно.

Я даже не сразу понял, что случилось.

Ксеня, сидевшая на диване (она уже давно ходит и немного разговаривает), вдруг сморщившись в плаксивой гримасе, сказала:

- Хочу домой.

- Ты же дома!

- К маме и папе, - продолжала она, начиная реветь.

- Да ведь я твой папа!

Осторожно притрагиваюсь к ней, глажу по голове, успокаиваю. В дверь заглядывает Вера Ивановна: "Что тут у вас?" За ней маячит Максим Петрович. Оба встревожены.

Еще бы! Так спокойно шпа игра. так звонко лопотала их внучка, и вдруг -рев. Пытаюсь объяснить: я был медведем, она - Машей. Она подметала берлогу, варила похлебку, потом медведь ей сказал, что насовсем осгавит ее у себя. Заплакала.

- Да разве можно детей пугагь? - выговорила мне Вера Ивановна.

Нельзя... Конечно, нельзя.. Я соглашаюсь и не могу опомниться: Ксенька же смотрела на меня, видела мое лицо, понимала, что я - папа, что мы играем! Неужели можно вот так, в городской квартире, подметая воображаемым веником паркетный пол, вдруг подумать, что ты в какой-то там берлоге, в глухом лесу, а человек, сидящий на диване, вовсе не папа, а медведь, сошедший со страницы Сборника сказок?

Трудно было поверить но вот оно, Ксенькино лицо, мокрое от непросохших слез. Она, прижавшись ко мне, еще только успокаивается, приходит в себя. В буквальном смысле - "в себя", потому что для этого ей нужно перестать быть Машей.

...Совсем недавно, каких-нибудь полгода назад, (ей тогда было полтора года) она три летних месяца жила с Валей в деревне, у родственников, и была бессловесным существом.

Могла с понимающим выражением подолгу слушать когонибудь из взрослых, только улыбаясь в ответ на нетерпеливый вопрос: "Ты когда заговоришь, молчун?"

В ее молчании словно бы что-то таилось.

Вот она на пухлых ногах, нетвердо ступая, спускается осторожно с крыльца, подходит к ветле, задирает взлохмаченную голову. Ветла шумит на ветру узкой, серебристой с изнанки листвой, словно бы силится сказать что-то. Ксеня притрагивается к стволу, гладит его так, будто ждет, что он выгнется, как спина у кошки.

У тропинки, ведущей к реке, лежит большой плоский камень. Никаких у него, казалось бы, признаков жизни. Но хорошо прогретый солнцем, он долго держит в себе тепло и потому тоже кажется живым. Ксеня, посидев на нем, машет ему на прощание рукой, отправляясь дальш'е.

Узкая Клязьма сверкает убегающей рябью, шевелит водорослями у берега, шуршит камышом. Она, без сомнения, живая, хоть и прохладная. Ее движение можно ощутить, опустив в воду руку. Чувствуя к ней дружеское расположение, Ксеня объясняется с ней звуком "кых!", что означает обычно приглашение то к работе совком в песке, то к ходьбе... Словом - к действию.

Для нее все вокруг - и живое, и неживое - родня!

Уж не бессловесность ли роднит ее с деревьями, камнем, речкой?!

Хотя, может быть, и мы, взрослые, должны, даже обязаны чувствовать свое родство с ними. Только ведь нам некогда.

И потом: мы ослеплены своим могуществом. Что нам камень, который мы можем превратить в порошок, если понадобится!

Доказывается, он нам иногда нужнее такой, какой он есть. Как и лес, не тронутый топором, как и речка без лиловых пятен мазута.

Это первобытное чувство родства, если бы его удавалось сохранить, наверное, сделало бы наши отношения с природой разумнее.

Там, в деревне, Ксеня еще не выделяла себя из числа окружающих ее предметов. Это произошло позже, когда она научилась называть себя "Ушей" (от "Ксюша"). "Уша села", "Уша пошла", - комментировала она свои действия. И наконец, держа в руках кубик, произнесла: "Мое". Кубик принадлежал ей, помогал выделить себя из окружающего мира. Кубик был подручным материалом, орудием труда. Пользуясь им, онаутверждала себя в кругу людей и в ряду тех вещей, которые пока не утратили для нее своей одухотворенности.

Теперь она посредством слова "мое" исследовала свои отношения с предметами и людьми. Стаскивала платок со стула, приговаривая: "Мое!" "Это мамин платок", - уточняла Вера Ивановна. Ксенька подходила к маме, крепко хваталась рукой за её подол: "Моя мама". "Твоя, твоя", - подтверждала Вера Ивановна. "Мое",- продолжала Ксеня, мотая в другой руке мамин платок, волочащийся по полу. "А платок мамин", - опять возражала Вера Ивановна. Ксеня вопросительно смотрела то на бабушку, то на маму, говорила задумчиво, будто заколебавшись: "Моя мама". И опять, мотая платком, глядя, как он извивается, мелькает пестрым концом у ног, уверенно добавляла: "Мой". Ну конечно же, раз мама ее, то и платоктоже!

В конце концов она установила: мама и папа, бабушка и дедушка безраздельно принадлежат ей. Значит, и все то, что они берут в руки, тоже должно принадлежать ей. Однако поведение взрослых было крайне нелогичным: то они радовались каждому ее слову и движению, то хмурились, пряча от нее блестящие, неотразимо привлекательные предметы. Несправедливость состояла еще и в том, что четверо взрослых, как она понимала, не просто принадлежали ей - существовали ради нее: волновались, когда ей было плохо, умиротворялись и сияли, когда ей было хорошо. Противоречия в их поведении возмущали ее!.. Раздавался плач...

- Вот вам результаты вашего воспитания, - уличала нас Вера Ивановна.

- Второго надо, - сурово утверждала баба Глаша, - пока этого не забаловали совсем.

- Чтобы второго избаловать? - отвечал я. - Тогда ведь все внимание будет самому маленькому!

- Ничего вы не понимаете, - говорил Максим Петрович, катая на ладони перед Ксенькиным лицом блестящий шарик. - Нам надо делом заняться. Правда, Ксеня?

Он уводил ее в другую комнату, и наша дискуссия разгоралась с новой силой: нужно приучать Ксению к слову "нельзя"...

А может, лучше к первым простеньким обязанностям- например, убирать игрушки? Приучать ее к мысли, что она тоже должна заботиться о взрослых... И объяснять, почему нельзя брать ножницы или нож.

Мои попытки объяснять- я заметил потом- давали обратный эффект. Ее интерес к запретным вещам резко подскакивал! Спасал тут только дедушкин прием - отвлечение другим предметом. Но сознание того, что она - центр мироздания, оставалось. Она не умела, не могла пока ощутить другого человека как нечто отдельное, самостоятельное. Взрослый откликался на ее "дай", на ее слезы или смех, и она не подозревала, что у него могут быть собственные желания.

Как научить ее понимать другого человека? Хотя почему обязательно учить? Не должна ли она приобрести это умение сама, в общении, может быть, даже конфликтуя, с нами?

Как-то мы с ней играли. На руке у меня кукла-рукавичка. Это Дюймовочка, которую Ксеня называет кратко-Димоней. Мы поливаем воображаемые цветы. Идем в угол комнаты, где у нас открывается воображаемый кран (шумно изображаю звук льющейся воды - Ксенька хохочет). Возвращаемся. На полпути Димоня вспоминает: кран забыла закрыть. Вода заливает пол.

Ксенька, выкрикивая "Ах! Ах!", бежит в угол, испуганно глядя под ноги, закручивает кран и, счастливая, косолапит обратно.

Поливаем грядку. Цветы, конечно, тут же вырастают. Ксеня несет маме воображаемый букет и пристально смотрит, как она их нюхает, как улыбается, как показывает бабушке Вере (та занята, отмахивается: "Некогда!"), дедушке Максиму (он восхищается: "Какие красивые цветы!").

Ксеня довольна. Лицо у нее, как у человека, закончившего большую работу, сопряженную с риском (чуть водой не залило!), и потребовавшую великого терпения (ведь целых двенадцать минут длилась игра, для нее это очень много!).

Так, может быть, в игре и через игру давать то знание жизни, знание людей, которое она приобретает, конфликтуя с нами? Игра снимет отрицательные эмоции, заставит пережить радость открытия. Научит быть как бы в двух плоскостях одновременно- в воображении и в жизни. Это, кстати говоря, поможет ей со временем выработать способность смотреть на себя со стороны, руководить собой.

Я так уверовал в магическую силу игры, что уже не знал удержу. Игровые сюжеты сочинял и экспромтом и заранее, когда ехал с работы в троллейбусе, а иногда- и на работе.

Первым это заметил мой коллега, скептик, который предсказывал мне с рождением ребенка всевозможные семейные трудности. Он, кстати говоря, почти всегда безошибочнЬ угадывал мое состояние, объявляя, например, на весь отдел: "Товарищи, просьба говорить вполголоса, пусть Чибров подремлет..." Это после бессонной ночи. Или: "Внимание, у Чиброва что-то произошло. Его чудо-ребенок, кажется, уже взялся изучать сопромат..." Приходилось докладывать об очередных успехах своего чада, отсвет

Для ответа в этой теме необходимо авторизоваться.